Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]
Мир был подобен огромной вогнутой чаше….
Ощущение того, что все, жизнь подошла к концу.
Впрочем, через пару недель домой вернулась съехавшая в начале осени к родителям моя тогдашняя жена.
Через восемь лет, в 1985, что называется, во времена третьей жены, уже благополучно подходившие к концу — как раз в те дни она с любовником отправилась в отпуск, я тоже должен был ехать с ними, но у деда произошел первый инфаркт и я остался дома — мы встретились снова.
Точнее, она встретилась со мной.
Отыскала на прежнем месте работы, куда я заглянул зачем–то безумным июльским днем.
Она была замужем — про это я знал. И у нее был ребенок — про это я знал тоже. А вот то, что мужа арестовали где–то в Минске за спекуляцию — сие мне было неведомо. Но она отыскала меня, увезла к себе домой, легла под меня практически сразу же, а потом и поведала всю свою историю.
Хотя может — поведала по дороге домой, в такси.
И все началось снова!
Я уже не пил, но зато горстями глотал пилюли. И был таким же неприкаянным, как и восемь лет назад. Правда, во всю тусовался с рокерами и начал приучать ее к русскому рок–н–роллу. Она спала со мной, спала с моими приятелями, которых я приводил к ней в гости. И крыша у меня опять стала сползать. К новому году я был на грани помешательства. Третья жена насовсем ушла к любовнику, я продолжал жрать таблетки горстями, у меня стала пропадать эрекция.
Из аутсайдеров я мог запросто переползти в лузеры, но внезапно морок закончился, наваждение прошло.
До сих пор не могу понять,
КАК и БЛАГОДАРЯ ЧЕМУ.
Только в один прекрасный день я вдруг ощутил, что отныне я — СВОБОДЕН, и уже навсегда!
Насколько я знаю, муж ее вскоре выбрался из своих неприятностей, она родила еще одного ребенка, а потом они развелись. Вскоре же для всех нас началась другая эпоха, а у меня и так уже была иная жизнь.
Но я по–прежнему люблю аутсайдеров и терпеть не могу тех, кто громогласно заявляет:
ЖИЗНЬ УДАЛАСЬ!
Хотя бы потому, что никто и никогда не может однозначно сказать, в чем она — главная удача жизни…
Аутсайдеры, люди гона, брошенные изо дня в ночь, в ее промозглую, нудную слякоть, сырую, скользкую, как кожа лягушки, в ночь цикад и кузнечиков, вопли и рулады которых я слушаю, лежа в темноте…
Только вот иногда я думаю: а как бы сложилась моя судьба, если бы эта немудреная повесть все же была опубликована тогда, много лет назад?
Хотя чего тут думать! Ведь все действительно —
удалось: —))!
25. Ghj gbpls b ghj @gbpljyj; [email protected][30]
Самая честная книга, которая может быть написана об отношениях мужчины и женщины, причем, безотносительно гендерной принадлежности автора, должна называться «The Cunt and the Cunt–chaser». Но она никогда не будет написана, хотя бы потому, что название можно перевести как «Пизда и Ебарь», а это не политкорректно и отдает обоюдным сексизмом.
Первоначально я хотел назвать этот меморуинг «Про женщин». Но потом понял, что это будет неправдой. Ведь если «про женщин», то это совсем не о том, про что пойдет речь.
Говоря о женщинах как–то принято переходить исключительно на такой словарный ряд, в котором перемежаются «нежность» и «душа», «понимание» и «прощение». По крайней мере, в координатах русской литературы, западная намного откровеннее, особенно, с тех пор, когда понятие «феминизма» перестало быть лишь понятием, но ведь я не эссеистикой занимаюсь, а пишу меморуинги, потому продолжу совсем в другом ключе.
КАЖДАЯ ИЗ НИХ ПРЕКРАСНО ОСОЗНАЕТ, ЧТО ОНА — ОБЪЕКТ.
ЭТО ЗНАНИЕ ЗАКЛАДЫВАЕТСЯ ИЗНАЧАЛЬНО.
ИЛИ ЗАЛОЖЕНО?
Хотя разницы никакой, что так верти, что этак, но в любом случается возникает вариант охоты. И тут–то начинается самое странное.
Потому что с годами ты начинаешь прекрасно понимать, что в роли жертвы выступаешь именно ты. Это на тебя охотятся, это тебя гонят по унылому виртуальному лесу. Или настоящему. Или по городу, в котором ты живешь. Или по всей стране. Или — бери круче — по всему миру.
Безжалостно, цинично, взвешено.
С этим ничего не поделать, они слишком хорошо знают, что нам надо и понимают, что лишь от них зависит — получим мы это или нет.
Я не говорю о насилии, это за пределами данных страниц.
Я просто говорю о том, что есть основа жизни: существительное «пизда» встречается с существительным «ебарь», только надо сразу заметить, что речь идет не о любви.
И не потому, что ее нет, но я уже не в том возрасте, чтобы ставить ее превыше всего, да и потом — как утверждают физиологи и психологи, любовь есть ни что иное, как воздействие определенных феромонов.
То есть, если от тебя пахнет определенным образом, то любовь возникнет.
А если не пахнет, то — соответственно — нет.
Женщины обычно обижаются, когда им прямо говорят об этом. Будем считать, что обижаются неумные женщины.
Одна моя давняя знакомая так вообще честно говорила про себя «пизда на ножках», не могу сказать, чтоб она блистала интеллектом, но, по крайней мере, в мире мужчин чувствовала себя не так уж и плохо, хорошо понимая, чего от нее хотят и как это надо использовать.
Наверное, в этом слове и есть ключ:
ИСПОЛЬЗОВАТЬ.
Хотя можно обратиться и к другому понятию:
ВЗАИМОПОЛЕЗНОСТИ.
Много лет назад Аркадий Стругацкий поверг меня, совсем еще пацана, в шок, определив дружбу именно как взаимополезность. Я‑то по молодости лет считал, что это нечто иное, более альтруистичное и — несомненно — возвышенное. Хотя сейчас, к пятидесяти, мне все стало более или менее понятно: дружба есть действительно взаимополезность, как и любовь, как и семейная жизнь, разве что любовь к детям выбивается из этой парадигмы, чего не скажешь, впрочем, о любви детей к нам.
Только вот это все равно не исключает ни альтруистичности, ни возвышенности, ни странной, феромонами вызванной, нежности.
Как и — естественно — желания.
А, между прочим, «нет желания — нет счастья», как утверждал некогда Петер Хандке[31].
Только у него это было с заглавной буквы, вот так:
«Нет желания — нет счастья»!
Только вот меня всегда интересовало, что такое счастье для них? Может, я их просто не понимаю? Да нет, ведь в этом случае я бы не смог на пару лет превратиться в Катю Ткаченко.
А ЕСЛИ БЫ Я НЕ ПОБЫЛ ПАРУ ЛЕТ В ШКУРЕ (ДУШЕ, ТЕЛЕ) УПОМЯНУТОЙ ДАМЫ, ТО НИКОГДА БЫ НЕ ДОПЕР ДО ВСЕЙ ГРУСТНОЙ ПРАВДЫ О НАС, МУЖЧИНАХ, И О НИХ — ЖЕНЩИНАХ.
Мне оставалось бы лишь читать Генри Миллера[32], который, как мне временами кажется, знал о них все с точки зрения мужчины. И совершенно ничего — со стороны женщины, даже несмотря на все старания Анаис Нин.
А ведь это самое интересное, попытаться их понять с их же точки зрения. Например, с точки зрения мужчины мне отчего–то помнится, что у нее был шрам на щеке. Нет, не на щеке — на шее, вроде бы, после удаления зоба. Только вот с левой стороны или с правой — уже не скажу. Зато помню, как ее звали — мерзкое такое имя, Римма. Вообще, женские имена, точнее, их восприятие, вещь сугубо субъективная, естественно, все с той же точки зрения мужчины. Какие–то имена тебе приятны, какие–то вызывают отторжение, будто за ними — пропасть, в которую предстоит рухнуть и долго лететь до дна ущелья, которое уже ощерилось поджидающими острыми глыбами, что называется, упадешь — костей не соберешь.
Но продолжу.
Пока все с той же, мужской точки зрения. Она возникла в моей жизни внезапно, это было примерно через год после гибели Сергея и той моей проклятой — ударение на первый слог — любви. Я сильно пил тогда и постоянно бывал в одной сумрачной, но довольно неглупой компании, в квартире почти по соседству с домом. Туда она и заявилась как–то поздним вечером, а вот почему выбрала меня — этого я никогда не мог сказать.
Но в первый же раз мы занялись каким–то животным, воистину миллеровским сексом[33], несмотря на то, что в соседней комнате два провинциальных интеллектуала громогласно размышляли о Гегеле.
Через несколько дней я пришел к ней домой.
Мы ни о чем не говорили. Я принес бутылку коньяка. Мы выпили и она начала раздеваться.
В первый раз я так и не понял, что она не кончила. Но во второй она внятно сообщила мне, ЧТО ВООБЩЕ НЕ МОЖЕТ КОНЧИТЬ ОТ МУЖЧИНЫ, и никогда не кончала!
Только сама. Я попросил ее сделать это прямо сейчас, при мне. Она послушно сползла с меня, села в кресло напротив и раздвинула ноги.
Наверное, надо было ее пожалеть. Наверное, мне вообще надо было ее жалеть, но чего–чего, а этого чувства у меня не было к ней все то время, пока мы встречались — что–то около полутора лет.
